Русская православная церковь поддержала российское государство в проведении специальной военной операции на Украине (СВО) и борьбу России с неонацизмом. Всемирный русский народный собор, который возглавляет патриарх Кирилл, назвал военные действия на Украине «священной войной». Во время Великой отечественной войны церковь также поддерживала борьбу советского народа против немецко-фашистских захватчиков, считая эту войну священной.

Как менялось отношение христианства к войне и войнам? Когда и как сформировалась идея о том, что христианское государство, ввиду своей ценности для всего мира должно оберегаться христолюбивыми воинами? Какие правила действовали для таких воинов? Чем отличалось отношение к войне у христиан запада и востока? Об этом ИА Красная Весна рассказал историк Византии, кандидат философских наук отец Герман Каптен, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи в Санкт-Петербурге (известного также как Чесменская церковь).

ИА Красная Весна Хотелось бы вначале спросить, каково было отношение христианства к войне в самом начале, на момент зарождения христианства? Как оно менялось на западе и на востоке, в Риме и Византии?

Иерей Герман Каптен: Отношение христианства к войне всегда было неоднозначным. Конечно любые научные модели имеют определённую долю условности, но для удобства можно разделить отношение христианства к войне на два основных подхода.

Первый — это, условно говоря, подход Тертуллиана, к которому, в целом, склонялись и многие древнехристианские авторы II–III века. Он заключается в том, что христианство не связано никакими мировыми заботами и мирскими проблемами. И, говоря текстом из послания к Диогнету, анонимного текста II века, «всякое отечество для христиан — чужбина, всякая чужбина — отечество». Тогда отечеством для большей части христиан была Римская империя, и вопрос, нужно ли защищать государство или нет, был для них насущным. И данный подход на него отвечал отрицательно.

Однако Тертуллиан свое неприятие воинской службы выразил в трактате об идолах. Судя по всему, его смущало не столько, что воин идет убивать, сколько сам факт его участия в целом комплексе римских языческих традиций связанных с военным делом: традиция освящения, посвящения, жертв богам за победу, гадание на исход сражения и пр.

Христианство воспринимало тогда воинскую службу, в первую очередь, в контексте большого количества светских, государственных, если хотите, мирских обязанностей. Да, тело нужно питать и с миром каким-то образом коммуницировать, но чем меньше ты связан с общественными делами, включая военное дело, тем лучше.

В начале IV века позицию неучастия разделял Лактанций, один из христианских авторов переходного периода на Западе. Он говорил более четко: «Христос разоружил Петра и тем самым разоружил всех солдат». Для Лактанция принципиальным был уже сам вопрос убийства.

Второй подход не так ярко представлен в раннем христианстве. Впервые его начал высказывать Ориген, который был против участия христиан в римской армии, но в то же время подчеркивал, что христианин принимает на себя мирские обязанности. В трактате против Цельса он писал о том, что нужно платить налоги, молиться за царя и за воинство, исполнять общественные повинности.

ИА Красная Весна: Молиться Богу за то, чтобы язычники одерживали победу?

Иерей Герман Каптен: Здесь важно то, что они в первую очередь наши язычники, которые защищают нас. То, что за власть имеющих молиться надо — давняя христианская традиция, идущая ещё от апостола Павла, против которой никто не возражал. Но именно эта стратегия стала преобладать в IV веке. Почему так?

Во-первых, Римская армия была наемной и заместо христиан, которых во II–III веках было немного, было кому воевать. Это и римская беднота, а затем и варвары, то есть воинственные язычники. Но в IV веке христиане составляют уже большую часть населения Империи, потому нельзя уже вопрос защиты государства перепоручить язычнику, римскому атеисту или кому-нибудь ещё. Тогда же появляется и «во-вторых».

Великое переселение народов. С приходом варваров война по сравнению с античной эпохой становится жестче. До этого античный мир за редкими исключениями не знал тотальных войн и свободный человек вообще мог не соприкасаться с боевыми действиями, чему пример эпикурейцы, жившие в достаточно горячее время (крушение империи Александра Македонского, войны диадохов, завоевание римлянами). С варварами же обычному землевладельцу договориться о сохранении своего имущества, а порой и жизни, было намного сложнее.

Рим тогда трещал по швам от восстаний, война буквально пришла в каждый город. Если в III веке вопрос «воевать или не воевать» был для христианина вопросом академическим, то в IV–V веке он стал очень даже практическим. Варвары за стенами города, должен ли я брать в руки оружие, чтобы город защитить, если я христианин?

Также в 395 г. при Феодосии Великом христианство становится государственной религией, и идея «всякое отечество — чужбина, всякая чужбина — отечество» почти полностью уходит.

ИА Красная Весна: А не было ли тут той причины, что, став государственной религией, христианство получило возможность реализовать свой социальный проект, и, следовательно, появилось, что защищать?

Иерей Герман Каптен: Вы затронули сейчас очень сложную проблему, требующую отдельного, очень серьезного разговора: «а может ли вообще быть христианское государство?». Ведь в раннюю эпоху, во время апостолов, этот вопрос не стоял, ввиду малочисленности общины. И потому сейчас на этой теме можно сломать немало копий.

Например, многие пацифистские группы современности считают, что никакого проекта христианского государства нет и быть не может. Мы странники и должны таковыми оставаться на этой земле.

Я бы сказал аккуратнее: христиане не приступили к реализации своего изначального проекта, а попытались реализовать то, что я бы называл мечтой, появившейся в более позднее время. И для меня это тоже является мечтой. Мечтой построить христианское государство, в котором будет чуть меньше зла и чуть больше добра, чем обычно получается. Или, хотя бы, вверенное нам государство не сделать более адекватным? Это, наверное, давняя общечеловеческая мечта, и вполне естественно, что христиане хотят реализовать ее в том варианте, которое отвечает их представлениям.

Является ли это изначальным проектом Христа, который своих учеников, в том числе, и на это благословил? Это момент интересный. Мне хочется в это верить.

В итоге, в IV веке историки церкви настроили своих современников на провиденциалистское восприятие истории, чему пример Евсевий Кесарийский, писавший о том, что Бог сам привел Константина к христианству именно с расчетом на то, чтобы эта религия стала разделяться большинством и, даже, было построено христианское государство.

Из этой идеи выросла Византия и понятие священного царства. Бог преобразовал империю, благословил нас (ромеев, византийцев) на создание христианского государства и поэтому его защита стала нашим сакральным долгом.

ИА Красная Весна: Каким образом это развивается в Византии?

Иерей Герман Каптен: До VI–VII века византийская армия, несмотря на практически полную христианизацию (в армии всё ещё оставались отдельные отряды язычников), оставалась всё той же римской армией, куда охотно идут гунны, эфталиты и другие воинственные народы, преимущественно азиатского происхождения. И завоевания Юстиниана — это победы старой, римской армии.

Но в VII веке Византия впервые оказалась перед лицом настоящей священной войны. Война с персами 602-629 гг, которая для византийцев по важности сопоставима с нашей Великой отечественной. Персидский шах, Хосрой II Парвиз, формально желая отомстить за смерть своего зятя, императора Византии Маврикия, готовит поход с последующим, как минимум частичным, обращением византийцев в зороастризм. По крайней мере, когда император Ираклий, сместивший Фоку, убийцу Маврикия, попытался с ним договориться, обращение в другую веру было обозначено обязательным пунктом заключения мира.

Что происходит дальше? За 15 лет войны эта старая позднеримская, ранневизантийская армия истирается полностью. Частично уничтожена, частично просто дезертировала. Ираклий стал перед вопросом, что делать? Нанять новых наемников? Денег нет, потому что персы за это время захватили практически всю восточную часть Византийской империи, территории нынешней Сирии, Израиля, Ливана, Египта, частично Турции откуда шли основные доходы империи.

Проблема состояла и в том, что в Византии «курс молодого бойца» считался длящимся не менее года, так как простота оружия должна компенсироваться мастерством владения. Костяк армии состоял из людей, служивших 6-8 лет, немало было и старослужащих, тех, кто пребывал в составе армии более 12 лет. Для византийцев вести в бой человека, тренировавшегося менее года, было бессмысленным. А новая армия нужна уже вчера, а ещё лучше — позавчера.

Что делает Ираклий? Он пытается заместить недостаток военной подготовки резким повышением боевого духа. Сам Ираклий был очень религиозным, по-солдатски религиозным и воинственным человеком. Если раньше император посылал войска, сидя в Константинополе, как, например, Юстиниан, то Ираклий лично бросался в гущу сражения, и телохранители во время боев в Армении несколько раз чудом буквально вытаскивали его из рук персов.

Богословием он не занимался, но мог зажечь сердца людей. У хронистов можно прочесть, что Ираклий каждый вечер собирался с воинами читать Библию и по ней пытался составить план боевых действий на следующий день. Что это было: гадание по тексту, или элементы политработы с войском, сказать сейчас трудно. Возможно, Ираклий читал отдельные отрывки, особенно из Ветхого завета, и давал им комментарий, строя таким образом планы на ближайшее будущее.

В любом случае он строил то, что позже будет названо «христолюбивым воинством».

ИА Красная Весна: Что такое «христолюбивое воинство»?

Иерей Герман Каптен: Эта идея сформировалась как раз в эпоху Ираклия. По сути это армия, костяк которой составляют христиане. Суть концепции в том, что христианское государство, установленное Богом, ввиду своей ценности для всего мира должно оберегаться воинами, которые проникнуты идеями христианского учения. Следовательно, много сил в такой армии должно уделяться не только тренировкам и снаряжению, но нравственному облику.

Если мы посмотрим византийский воинский закон, то помимо привычных для нас правил о том, что воин не должен спать на посту, мы увидим также и то, что за прелюбодеяние, например, воин выгоняется из армии. Для того времени это кажется немыслимым! Мы не можем сказать, что это правило всегда соблюдалось, но это было заявлено. Также в византийской армии соблюдались посты, пытались соблюдать религиозные праздники, с поправкой, разумеется, на текущую ситуацию.

В «Стратегиконе», который, как предполагается, писал Маврикий, но окончательная редакция уже была при Ираклии, предписывалось военачальнику организовывать и религиозную жизнь армии. Туда входили и молитвы утром-вечером, и боевые кличи, по типу «Бог с нами», которые можно было кричать непосредственно перед боем.

ИА Красная Весна: А как в этой армии рассматривался вопрос убийства противника?

Иерей Герман Каптен: Это интересный момент, потому что в Византии специфического воинского культа воинского, согласно которому подвигами на поле брани можно заработать себе место в царстве небесном, так и не сложилось. Почему? Ведь Византия была милитаризованным государством, хотя и не таким воинствующим, как феодальные государства средневековой Европы.

До этого момента мы рассматривали вопрос с позиции государства. Отмотаем время назад и посмотрим, что по этому поводу думала церковь?

В конце IV века Василий Великий в 56 каноне пишет, что убийство на войне отцы в убийство не вменяли. Он ссылается на письмо Афанасия Великого к монаху Амуну, где, рассуждая о том, что к греху стоит относиться в контексте произошедшего, приводит данный пример: «Убивать грешно, но на войне можно и даже награждается». Василий Великий развивает данную мысль и пишет, что убийство на войне за грех не вменяется, добавляя, что, было бы хорошо, если бы совершившие убийства на войне сами воздерживались от причастия 3 года.

Надо сказать, что для Василия Великого это не характерно. Во-первых, для сравнения: убийство вольное — 20 лет отлучения от причастия, невольное — 14 лет, прелюбодеяние — 14 лет, воровство — 7 лет. На этом фоне 3 года выглядят очень мягко. Во-вторых, все остальные правила выдержаны в императиве, это единственный случай, когда Василий Великий использует сослагательное наклонение. Он сам затрудняется с правильной оценкой этого деяния.

Это стало определяющим для Византии. Война и сопутствующее ей насилие для восточного христианства в любом случае остаются злом, болезнью этого мира. Убийство в любом случае — это грех, но если не воевать, может быть еще хуже. Таким образом, для Византии, война — это меньшее из возможных зол.

Войско должно быть максимально благочестивым, только тогда Бог дарует победу. Полководец должен быть лично религиозным человеком. Личное благочестие в византийских трактатах оценивается как одно из главных качеств полководца.

И хотя только лишь ратными делами верующий царство небесное не заслужит, в то же время они и не воспрепятствуют его получению посредством других дел.

ИА Красная Весна: Но ведь это может быть несправедливо к тем воинам, которые наиболее успешны в битвах, которые уделяют военному ремеслу больше времени?

Иерей Герман Каптен: Это очень хорошо можно посмотреть по истории византийских святых. Были ли в Византии святые воины? Да, были. Дмитрий Солунский, Георгий Победеносец. Кто они такие? Это римские офицеры, которые были военнослужащими и пострадали как мученики. Их культ был очень популярен в Византии вообще и в армии в частности. К ним обращались воины с просьбами о защите из «корпоративных соображений». «Ты — воин, я — воин. Помоги мне!» Но мужество этих святых проявилось в нравственном аспекте: только в силу работы над своей личностью воин может достигнуть совершенства.

Тем не менее в Византии были попытки канонизации павших в боях воинов. Этот вопрос в X веке впервые поднял император-полководец Никифор II Фока перед патриархом Полиевктом. Он спросил: можно ли канонизировать воинов, павших в боях с мусульманами? Его логика понятна. Мы защищаем отечество и веру, потому что большая часть войн Византия проводит с иноверцами. Значит, те, кто погибли, могут считаться мучениками, как погибшие за Господа.

Организованный по этому поводу собор ответил: нет, нельзя канонизировать. Однако интересно то, как именно проходило обсуждение. Согласно Ионнау Зонару и Феодору Васальмону, канонисты на поставленный вопрос сразу вспоминают правило Василия Великого и отвечают отрицательно, ведь «как можно канонизировать воинов, у которых нечисты руки?». После чего несколько епископов встают и говорят, что они, знаете ли, тоже участвовали в сражениях с неприятелем и даже убили некоторых из них. Когда же собор захотел, ссылаясь на Василия Великого и другие постановления, лишить их сана, то большинство настояло на том, что они более того даже достойны награды.

Конечно не факт, что они прямо в епископском саккосе бросались с мечом на врага. Вполне возможно, что их участие состояло в том, чтобы просто появиться в доспехах осажденного города и воодушевить воинов. Возможно, они лично и не бились с врагом. Но даже для Византии появление священнослужителя на поле брани не было чем то совсем невозможным.

Действительно, в Византии разрешалось совмещать воинскую службу с прочей деятельностью, но эта возможность на церковь не распространялась. Поэтому, если воин выбирался священнослужителем, он навсегда отказывался от воинского дела. Это одно из церковных правил. Но бывало по всякому, и в источниках есть косвенные намеки на то, что некоторые клирики в битвах участвовали. Но как часто это случалось, и что было с этими людьми после — это тот клубок, который я пока так и не распутал.

Что касается получения воином места в царстве небесном, то интересный сюжет можно найти в «Добротолюбии». Там описывается жизнь воина, который, исполняя свой долг днём, ночью надевал рубище и шёл просить милостыню у церкви. В такой одежде никто в нём не распознавал служивого человека, и милостыню он получал как простой нищий. Так он достигал крайней степени смирения.

ИА Красная Весна: Выходит, что спасение воина заключается в том, что, соприкасаясь с насилием и жестокостью во время битвы и, в целом, соприкасаясь с соблазнами, которые сопровождают воинское сословие в мирное время, он нравственно не ломается. Он не начинает руководствоваться законом силы. В ходе сражения он не ненавистью (пусть и за веру) заслуживает царства небесного, а тем, что может этой ненависти нечто противопоставить.

Иерей Герман Каптен: Поэтому одна из знаковых черт добродетелей для полководца — благочестие. Это очень серьезное разделение. Воевать, пожалуйста, воюй, но ты не должен быть жестоким. Вот жестокость — это варварство. Здесь византийцы наследники античного мировоззрения с его разделением на своих и варваров.

Очень интересен набор слов и понятий, с помощью которых они пытались данное отличие подчеркнуть. Кровожадность — это варварство. Желание воевать — варварство. Благочестиво защищать свою страну — не варварство. Понятно, что эти границы на практике легко переступались. Но тем не менее, для византийцев это было важно. Это прописывалось. Это глубоко было в них укоренено.

Петь военные песни и танцевать военные танцы — это не грех. Ряд источников, например, поэма «Дигенис Акрит» сообщает, что у воинов был некий специфический досуг, в том числе со знаками своей профессии. Как это выглядело, ещё предстоит выяснить. Возможно, воины в походе у костра что-то пели или танцевали с оружием.

ИА Красная Весна: Может, таким образом они отрабатывали боевые элементы?

Иерей Герман Каптен: Возможно. Что-то схожее было и в гражданском обществе империи. Например, у мясников были свои специфические танцевальные движения с ножами, которые они исполняли на столичных парадах. Грубо говоря, эстетизация ремесла — это можно. А бросаться с оружием, насиловать и грабить — уже нельзя.

С точки зрения православия война — это духовная болезнь, с которой вынужден соприкасаться человек, когда дело идёт о защите своего государства, своей культуры и веры. Поэтому в течение своей истории византийцы пытались определить что может быть противопоставлено самым недостойным её проявлениям, из-за которых человек может потеряет себя и свое человеческое достоинство. Государство же, говоря шире, не должно преступать рамки, что бы не потерять то предназначение, ради которого Бог вверил его людям.

ИА Красная Весна: Какое было отношение к войне у христиан на Западе в то время?

Иерей Герман Каптен: Об этом много написано у Франко Кардини, Филиппа Контамина, в классическом исследовании Карла Эрдмана, которые указывают, что западная военная религиозность во многом наследница германского языческого менталитета, идеи о том, что главное занятие мужчины это — война, сражения. Это наложилось на средневековую западную модель сословий, в отличие от Византии, где сословия были открытыми и крестьянин спокойно мог стать воином, как это было, например, со многими стратиотами (крестьянин, владеющий землей на условии несения воинской повинности — прим. ИА Красная Весна). Это никого бы не удивило.

В Западной Европе все-таки было более строгое сословное общество, и были работающие, были молящиеся, были воюющие. Как итог, в XII веке, уже в эпоху крестовых походов, один из западных авторов-схоластов, напишет, что Бог создал священную войну для того, чтобы рыцари тоже могли заработать себе царство небесное.

ИА Красная Весна: Так ещё уже Блаженный Августин пытался рассматривать насилие на войне не как проявление духовной болезни, а с точки зрения правовой оценки. При каких обстоятельствах было совершено насилие и т.д?

Иерей Герман Каптен: Августин, скорее, был первым, кто выработал критерии оценки справедливости войны. Она возможна, но должна проводиться законной властью. Любые незаконные вооруженные формирования — это уже воровство, бандитизм, этим христианин заниматься таковым не имеет права.

Далее Августин определил ситуации, в которых власть не только может, но и должна вести войны. Он, как теоретик, пытался вывести объективные правила, в каких случаях и как война должна проводиться. Например, нельзя грабить, нельзя насиловать, нельзя убивать безоружных. На этом построено все современное военное право, и это заслуга Августина. Далее его мысль получила развитие у Фомы Аквинского, а затем у Гуго Гроция.

ИА Красная Весна: А не было ли для них понятнее или даже удобнее, ввиду их отношения к войне, делать акцент на внешних обстоятельствах, а не на внутренних?

Иерей Герман Каптен: Западная военная религиозность — это комплексный продукт целого набора факторов. Помимо германского воинственного духа, это специфика восприятия греха, специфика понимания спасения, спасение благодати, привлекаемое твоей чистой совестью. Следовательно, воин должен иметь чистую совесть. Наличие правил, в каких случаях война возможна, в каких случаях война невозможна, в каких случаях участие в войне греховно, в каких случаях участие в войне допустимо.

Если я воин, родился в семье воина, следовательно, я — рыцарь. Меня с детства учили военному ремеслу, и я хочу быть спасенным, должен быть способ моего спасения. И вот, пожалуйста, прописывается, что если ты рыцарь, ты должен защищать слабых, ты должен служить Богу своим мечом.

glavno.smi.today