МОСКВА, 03 сентябрь 2024, Институт РУССТРАТ.

В одной из наших недавних публикаций мы анализировали перспективы Малайзии, входящей в число наиболее успешных азиатских «тигров». В продолжение темы предлагаем сегодня поговорить об еще одной динамично развивающейся стране АСЕАН — Индонезии. Технологические достижения Индонезии, возможно, выглядят сегодня не столь впечатляющими — в сравнении с темпами модернизации соседней страны. Однако по своему потенциалу современная Индонезия кратно превосходит своих соседей.

На протяжении длительного времени западноцентричная картина мира формировала искаженную картину реальности, в которой даже великие цивилизации Китая и Индии находились на периферии сознания. Что уж говорить о таких крупных государствах Глобального Юга, как Индонезия, которые вовсе выпадали из информационного фокуса, словно находились на «обратной стороне Луны», недоступной для наблюдения. Настала пора восполнить этот пробел. В XXI столетии Индонезия будет играть не меньшую роль в мировой экономике и политике, чем ведущие страны Западной Европы.

Для России растущее значение Индонезии подтверждается вполне ощутимыми фактами: так, лишь за один минувший год экспорт российского угля в эту страну возрос почти вдвое, а зерна — почти в десять раз. После визита только что избранного президентом Индонезии Прабово Субианто в Москву, возобновлены прямые рейсы из России на Бали — курортный остров, имеющий все шансы вскоре стать таким же «русским пляжем», какими прежде выглядели многие курорты Кипра и Антальи. Обсуждается сотрудничество в сфере оружейного дела и ядерной энергетики. Готов к подписанию договор о зоне свободной торговли между Индонезией и ЕАЭС.

Что же это за «неизвестный гигант», так стремительно входящий в круг наших ключевых партнёров?

Демографическая перспектива: третье место в мире по численности населения

Индонезия — третья по числу граждан страна Азии, четвёртая — на планете, и первая — среди тех наций, которые исповедуют ислам. Это самое многолюдное мусульманское государство и самый восточный форпост распространения религии пророка Мухаммеда.

На середину 2024 года численность индонезийцев можно оценить в 281 миллион человек. За последние полтора десятилетия население увеличивалось в среднем темпе 1,17 %, составив в 2010 году 237 миллионов и в 2020 году — 270 миллионов человек. Правда, как и в большинстве регионов планеты, рождаемость в этой стране снижается и уже близка к уровню простого воспроизводства (суммарный коэффициент рождаемости, или среднее количество детей на одну женщину составлял 2,45 в 2010 году и 2,18 в 2021 году). Тем не менее, в силу демографической инерции в ближайшие несколько десятилетий продолжится достаточно ощутимый рост.

В этом плане любопытно сравнить Индонезию с Соединёнными Штатами, которые являются сегодня третьей у мире страной по численности населения. Если население США, начиная с 2010 года, увеличилось всего на 27 миллионов человек, то население Индонезии за тот же период — на 43 миллиона. Разрыв в естественном приросте ещё больше. В Индонезии положительное сальдо между рождаемостью и смертностью составляло около 3 миллионов в доковидный период и 1,8-2,2 миллиона в разгар пандемии; в то же время в США эта цифра колебалась чуть выше 0,9 миллиона перед распространением коронавируса и упала до 0,2 миллиона в 2021 году. Если бы не мощный миграционный «насос», поддерживающий Штаты, Индонезия имела бы все шансы к 2050 году обогнать США по численности населения. В обеих странах, согласно прогнозам, будет жить чуть менее 400 миллионов человек.

Таблица 1. Динамика численности населения США и Индонезии (млн. чел.)

 

2010¹

2020¹

2024¹

2034²

2050²

США

309

332

336

356

390

Индонезия

237

270

281

317

382

¹ факт; ² экстраполяция;

Однако более вероятным выглядит предположение, что разрыв сократится не столь радикально, так как Индонезия растёт исключительно за счёт естественного прироста, а США преимущественно за счёт миграционного (даже до ковида на въезжающих приходилось более половины прибавки американского населения). Естественный прирост в Индонезии определённо будет сокращаться, говорить же о возможностях сокращения миграционного прироста в США с такой же степенью определённости невозможно. Во многом это будет зависеть от исхода политической борьбы внутри американского общества.

Индонезия лишена миграционного прироста, миграционное сальдо в стране сходится с небольшим минусом (от 10 до 60 тысяч человек в год), не оказывающим заметного влияния на динамику населения. С другой стороны, низкая иммиграция может рассматриваться как плюс, так отсутствие притока иноязычного и инокультурного населения служит одной из важных гарантий этно-социальной стабильности. В тех же странах, где миграция превышает определённый критический порог, она может порождать межнациональные трения, вести к социальному расколу и даже территориальному сепаратизму. В отличие от целого ряда других государств мира, Индонезии подобный разлом не угрожает.

Страна семисот языков и шести религий

Однако индонезийская полиэтничность, хотя и не подпитывается извне, имеет свои подводные камни. В стране, расположенной на сотнях островов, насчитывается около 700 языков и этнических групп. При этом около половины населения считает своим родным яванский язык, а для межнационального общения применятся так называемый индонезийский язык или бахаса — в остальном мире известный как малайский. На нём разговаривают часть обитателей островов Суматра, Калимантан и граждане соседней Малайзии.

Численно индонезийские малайцы пятикратно уступают яванцам, и почти вдвое — второму по количеству этносу страны — сундам, составляя вместе с родственными группами не более 10 % населения Индонезии. Однако их широкое расселение на разных островах, равно как исторический опыт практикуемых малайцами межостровных плаваний, сыграли решающую роль в выборе государственного языка.

Малайское наречие бахаса стало в данном регионе лингва-франка ещё в далёком средневековье, связав архипелаг тысячи островов прежде, чем ещё одним связующим фактором стал распространившийся здесь в XII-XV веках ислам.

Решающий выбор объединяющего языка был сделан осенью 1928 года, когда конгресс молодёжных организаций тогда ещё голландской колонии Ост-Индия принял «Клятву молодёжи». Тогда юные посланцы многочисленных этносов архипелага поклялись считать себя детьми одной родины — Индонезии, представителями одного народа — индонезийского, и хранить верность одному языку (в качестве такового избран повсеместно известный, местный диалект малайской бахасы).

Попытки спаять мультиэтническое единство на общей государственной и даже цивилизационной основе (для описания общности региона, существовавшей даже раньше, в период государственной раздробленности, стал применяться термин Нусантара — «островная земля») в целом оказались достаточно успешными. Однако, как отмечалось выше, в монолите индонезийского державного здания есть несколько трещин разной степени риска.

Пожалуй, вопреки ожиданиям, наименьший риск представляет религиозное разнообразие. Почти 90 % населения страны исповедует суннитское направление ислама, при этом существуют крупные общины христиан (на малых островах восточной части архипелага, где дольше длилось европейское присутствие) и индуистов (составляющих большинство на Бали). Официальными документами в стране признаётся шесть традиционных религий: кроме ислама и индуизма, сюда входят два направления христианства (католицизм и «прочие»), буддизм и конфуцианство.

Исторически индуизм преобладал во всех густонаселённых районах Индонезии, но около шести веков назад состоялся преимущественно мирный и довольно скорый переход к исламу. Благодаря такой предыстории индонезийская мусульманская умма обладает очень характерной региональной (точнее, цивилизационной) спецификой. Как утверждает российский востоковед А.Ю. Другов, лишь 30 % индонезийцев исповедуют классический ислам, вдвое больше так или иначе совмещают мусульманские верования с традиционными анимистическими или индуистскими представлениями. Такое своеобразие, с одной стороны — позволяет считать ислам объединяющим мировоззрением для подавляющего большинства граждан страны, с другой — создаёт почву для определённой веротерпимости.

Радикальные исламисты, настаивающие на превращении Индонезии в шариатское государство, занимали в разные годы от 10 до 30 % в парламенте страны. И хотя их доля постепенно растёт, более популярна позиция, олицетворением которой можно считать видного исламского богослова Абдуррахмана Вахида, президента страны в 1999-2001 годах, стремившегося сочетать глубокую религиозность с демократическими ценностями и с разработкой оригинальной концепции прав человека, соединяющей современные представления о свободе личности с классической нравственностью.

На выборах 2024 года борьба развернулась не между религиозными фундаменталистами и секуляристами, а внутри умеренно-религиозной части спектра, между более либеральным Ганджаром Проново и национал-консерватором Прабово Субианто. Попытку оппонировать им с позиций «шариатизации» Индонезии предпринял Анис Басведан, набравший около четверти голосов (его программа, как ни странно, отличалась ещё и нехарактерными для мусульманских фундаменталистов проамериканскими нотами). Таким образом, можно констатировать, что ни потенциальный конфликт ислама с другими конфессиями, ни противоречия между религиозной и светской парадигмами в настоящее время не представляют сколько-нибудь значимой угрозы для национального единства.

Возможные трещины в этнической мозаике

Определённый повод для беспокойства представляют два других разлома, достаточно отчётливо проявившихся в новой истории страны. Первый — это отношения коренного населения с китайской диаспорой, играющей в социальной ткани Индонезии огромную роль и контролирующей внушительную часть ВВП (по некоторым оценкам — более трети). Самюэль Хантингтон, например, подчёркивал, что в конце 80-х годов китайцам-хуацяо принадлежало девятнадцать из двадцати пяти крупнейших компаний, при этом один-единственный крупнейший китайский концерн давал 5 % национального продукта. При этом отмечается очень высокая замкнутость китайкой общины; быт индонезийских китайцев настолько ориентирована на внутриэтническую инфраструктуру (от китайских школ до китайских ресторанов), что многие умудряются прожить жизнь, не зная языка своих индонезийских соседей. Такая ситуация создаёт благодатную почву для развития ксенофобии, неоднократно выливавшейся в массовые китайские погромы (последний раз крупные кровопролитные инциденты имели место сразу после падения режима Сухарто в 1998 году). В последнее время отношения китайской диаспоры с коренными индонезийцами нормализовалось, в том числе на фоне расширения торгово-экономического сотрудничества страны с материковым Китаем и этнически китайским Сингапуром (на две эти страны плюс Гонконг приходится более трети индонезийского импорта и почти половина иностранных инвестиций). Однако в определённых условиях возрастающая роль на индонезийском рынке китайского капитала (как внутреннего, так и внешнего) может снова растравить «старые раны».

Серьезной этнополитической проблемой Индонезии, которая продолжает давать о себе знать и сейчас, остаётся проблема Ириана Джайя — принадлежащей стране западной части острова Новая Гвинея. Этот регион населён папуасами, представителями особой ветви экваториальной расы, заметно отличающимися от остальных индонезийцев и в антропологическом, и в языковом аспектах. Хотя Индонезия провозгласила независимость от Голландии ещё в 1945 году, и подтвердила её по итогам освободительной войны 1945-50 годов, Ириан Джая до 1963-го оставался под голландским контролем. В данной местности сильны позиции сторонников независимости, оспаривающих выбор в пользу Индонезии, совершённый политической элитой Ириана в 1969 году, без общерегионального референдума. Время от времени в новогвинейской части страны вспыхивают сепаратистские выступления.

При этом, понимая уязвимость Индонезии в регионе Ириан Джая, США и их союзники пытаются воздействовать на Папуа-Новую Гвинею. Показательно, что даже министром иностранных дел этой страны в 2022-2023 был потомок украинских эмигрантов Джастин Ткаченко https://russtrat.ru/analytics/21-may-2023-2144-11998. Активность США, пытающихся затянуть Папуа Новую-Гвинею во внешней контур AUKUS, как правило, интерпретируется в контексте антикитайской стратегии в Тихоокеанском регионе. Однако также не следует сбрасывать со счетов стремление Вашингтона создать рычаг давления на Индонезию, с целью получить возможность оказывать поддержку сепаратистским движениям в западной части острова.

Потеря Ириана стала бы серьёзной проблемой для Индонезии, поскольку, хотя этот остров сравнительно редко населён (тут проживает менее 3 % индонезийского населения), на него приходится более 20 % территории страны, здесь расположены крупнейшие в мире месторождения меди и самые значимые в национальных масштабах нефтегазоносные площади. Чтобы исключить сецессию новогвинейского региона, правительство проводит политику переселения сюда индонезийцев с других островов, прежде всего с густонаселённой Явы, страдающей от земельной тесноты. В настоящее время доля внутренних мигрантов в населении новогвинейских провинций уже приблизилась к 50 %.

Ещё одним шагом, укрепляющим единство полиэтничной страны, станет перенос столицы с запада в центр Индонезии, с острова Ява на остров Калимантан. Название нового государственного центра — Нусантара («Земля или страна островов», как поэтически называется вся совокупность архипелагов, входящих в Индонезию) подчёркивает цивилизационную общность индонезийцев, поднимаясь над узкими этническими рамками.

Внешнеполитическая субъектность и «мягкая сила»

Таким образом, можно с высокой долей вероятности прогнозировать сохранение государственного единства Индонезии и прочное, на несколько десятилетий вперёд, удержание четвёртого места в мире по численности населения. В этом контексте абсолютно устаревшими являются представление об Индонезии как об элементе глобальной периферии, зависимом от более весомых геополитических игроков. Страна, где сосредоточено более 3 % мирового населения и почти 3 % мировой экономики, может претендовать на гораздо более значимую роль. И претендует. В становлении многополярного мира Нусантара — безусловно один из ключевых полюсов.

Первая демонстрация самостоятельного политического мышления состоялась ещё в 1955 году, когда Индонезия выступила инициатором при создании Движения Неприсоединения. По существу, уже тогда это был манифест многополярности и мультицивилизационности мира, не укладывающегося в бинарную схему «Холодной войны».

Период диктатуры Сухарто, длившийся с 1965 по 1998 годы, повысил зависимость страны от Соединённых Штатов и североатлантических тенденций. Отрезвление (кстати, как и в России) наступило во время финансового кризиса 1998 года. Следование Индонезии в русле монетаристских рекомендаций МВФ на протяжении девяностых годов нанесло серьёзный ущерб экономическому развитию страны, о чём красочно поведал Джон Перкинс в своей «Исповеди экономического убийцы». На исходе минувшего столетия произошла резкая смена политического и экономического курса. Отныне Индонезия снова отличается высокой степенью самостоятельности: как в выборе экономических стратегий, так и во внешнеполитическом курсе.

Например, в экономике страны, вопреки канонам либерализма, значимую роль играет государственное регулирование, особенно в доходных добывающих отраслях. Так, по соглашениям о разделе продукции в этом секторе государство получает 65 % природного газа и 75 % нефти, что в разы выше, чем в некоторых зависимых странах Африки или в Российской Федерации гайдаровского периода. Также индонезийское правительство регулирует потребительские цены на некоторые социально значимые товары. Эта модель выдержала проверку временем в период пандемии, минимизировав провал 2020-21 годов и быстро вернув экономику к устойчивому росту. В целом эксперты признают, что индонезийская экономика мало подвержена колебаниям внешней конъюнктуры и её главным драйвером выступает рост внутреннего потребления.

Особое место занимает Индонезия и в мировой мировоззренческой палитре, позиционируя себя как глобальный центр умеренного ислама — до некоторой степени в противовес тем фундаменталистским и радикальным тенденциям, что проявляются на Ближнем Востоке. С 2016 года в стране строится Международный Исламский Университет, который должен стать крупнейшим в мире учебным заведением такого рода. В учебных планах, кроме богословия и исламского права, предусмотрены также педагогические, социальные и экономические науки, а также подготовка исламских предпринимателей. В перспективе 75 % учебных мест будет заполнено иностранными студентами, то есть университет превратится во влиятельный инструмент индонезийской «мягкой силы». Наконец, нелишне напомнить, что Индонезия имеет давние и самобытные традиции гражданской активности. Так, мусульманские социально-благотворительные организации Нахдатул Улама и Мухаммадия считаются крупнейшими в мире НКО, насчитывающими до 30 миллионов членов каждая.

Перемены, происходящие в руководстве Индонезии, также дают основания прогнозировать повышение внешнеполитической субъектности, международной роли страны. Очевидно, что Индонезия готова действовать более самостоятельно, без оглядки Запад и американский диктат. Избранный президент Прабово Субианто, нанесший этим летом знаковый визит в Москву, имеет далеко идущие амбиции, выходящие за рамки региональной повестки АСЕАН. Есть все основания полагать, что в ближайшее время мы увидим в его лице одного из новых лидеров Глобального Юга.

Экономика: из «десятки» в «пятёрку»

Судя по темпам экономического роста Индонезии, четвёртое место по населению в не столь отдалённом будущем может послужить фактором стремительного роста ВВП. За минувшее десятилетие индонезийская экономика по паритету покупательной способности обогнала французскую, британскую и бразильскую. В первый год «адских санкций» МВФ предсказывал, что следующей страной, которая пропустит вперёд Индонезию, станет Россия. Однако неожиданный для либеральных экономистов рост российского производства и непредвиденная ими стагнация в Евросоюзе сделали более вероятным конкурентом-неудачником Германию. На сегодня очевидно, что не позже 2025 года Индонезия превзойдёт Германию по объёму ВВП и начнёт бороться за четвёртое-пятое место в мире с Россией и Японией.

Место Индонезии в мировом разделении труда радикально менялось в зависимости от эпохи. Пять веков назад отсюда начиналась «дорога пряностей» — на Моллукских островах росли эти самые драгоценные богатства периода Великих географических открытий.

Индонезия и сегодня занимает первое место в мире по производству гвоздики и чёрного перца, но сейчас роль этих статей экспорта ничтожна по сравнению с той, что играли пряности на заре Нового времени. Правда, индонезийцы не смогли извлечь выгод из торговли пряностями — всю прибыль присваивали себе сначала португальские, а затем голландские колонизаторы. Голландская колониальная империя, поднявшаяся на эксплуатации далёких островов, носила ярко выраженные признаки экономического апартеида: по данным Ангуса Мэдиссона («The World Economy: F Millenual Perspective» OECD, Paris, 2001) душевые доходы европейцев и коренного населения Индонезии в этой империи в 1870-1929 годах различались в 40-50 раз.

Вслед за пряностями, сбыт на мировом рынке нашли такие экзотические дары экваториальных джунглей, как пальмовое масло, саго, какао, несколько позже — натуральный каучук. До сих пор Индонезия остаётся среди мировых лидеров по экспорту этих продуктов, но их значение в общем объёме экспортных доходов давно отошло на второй, а сегодня — уже на третий план.

В ХХ веке важное значение в экономике страны приобрели минеральные ресурсы. Имеющие мировое значение месторождения меди и олова, а в ещё большей степени — нефти и газа, надолго определили специализацию индонезийской промышленности. В 1941 году индонезийское «чёрное золото» сыграло не последнюю роль в стратегии милитаристской Японии: топливный голод подталкивал Токио нанести главный удар на юг, по европейским колониям, а не на север, по Советскому Союзу. После обретения независимости Индонезия стала членом ОПЕК, в определённые периоды входя в десятку крупнейших нефтедобывающих стран. Однако бурный рост населения и истощение ресурсов привели к тому, что импорт углеводородов превысил экспорт, и Джакарта была вынуждена в 2008 году приостановить своё членство в ОПЕК. С 2015 года членство было возобновлено, но положенную ей квоту добычи страна выбирает менее чем наполовину. Таким образом, время, когда нефть была драйвером индонезийской экономики, бесповоротно осталось в прошлом. Наоборот, сегодня Индонезия позиционирует себя как крупный потенциальный покупатель российской нефти, — тех излишков, которые Москва переориентирует на азиатские рынки после введения западных санкций. И чем быстрее растёт индонезийская экономика, тем большие объёмы российского топлива готова эта страна закупать.

В наши дни основными статьями доходов Индонезии стали товары, производимые обрабатывающей промышленностью. Это не только разнообразные изделия пищевой промышленности, фанера, сигареты, текстиль, одежда и обувь, но также химическая продукция и электрооборудование.

В стране действует около 270 предприятий автомобильной промышленности, удовлетворяющих львиную долю запросов растущего внутреннего рынка. В последние годы проводится политика запрета на экспорт непереработанного сырья, распространяющаяся на медь, бокситы, олово, золото, а прежде всего — на никель, незаменимый металл при создании батарей для входящих в моду электромобилей. В Индонезии залегает около 20 % мирового никеля, и правительство озаботилось тем, чтобы популярный металл покидал страну не в виде слитков, а в виде готовых аккумуляторов.

На сегодня в индонезийской промышленности занято немногим более 15 % трудоспособного населения, но производится около 2/5 ВВП. Наличие огромных людских ресурсов в сельской местности позволит обеспечивать устойчивый рост на несколько десятилетий вперёд. Китайские и американские капиталы уже развернули борьбу за одну из самых быстрорастущих инвестиционных площадок планеты. В частности, обе стороны конкурируют за право организовать глубокую переработку запрещённого к вывозу сырья.

Принимая во внимания численность населения Индонезии и его постоянный рост, можно предположить, что местного сырья для обеспечения нужд потенциально возможной тут промышленности будет недостаточно. Однако эта проблема легко решается — ведь рядом находится такой сырьевой «клондайк», как Австралия. Соединение огромных людских ресурсов Индонезии и столь же внушительных минеральных ресурсов «зелёного континента» может породить очень эффективный симбиоз, стимулируя быстрый экономический рост в южной части Тихоокеанского бассейна. В таком случае мы впервые с 1500 года будем наблюдать ситуацию, когда страна с западной культурой окажется ведомым сырьевым партнёром ведущей перерабатывающей экономики с незападной культурой