МОСКВА, 28 ноябрь 2024, Институт РУССТРАТ.

Двадцать первый век иногда называют «Веком Африки». У этого есть веские причины – на фоне ширящегося демографического спада Чёрный Континент переживает бурный рост населения, в результате которого к концу столетия двое из пяти землян будут африканцами. 

Однако Африка – не единственный регион планеты, где наблюдается демографический бум. В мире есть ещё один очаг повышенной родительской активности, где за последнее десятилетие, вопреки всем глобальным тенденциям, коэффициенты рождаемости увеличиваются. Речь идёт о Средней или Центральной Азии (последний термин, рождённый не в русскоязычной, а в англоязычной среде, включает кроме Узбекистана, Таджикистана, Туркмении и Киргизии, также Казахстан и Афганистан). В целом ряде бывших советских республик наблюдается необычный для мировой демографической ситуации феномен: так, если в Казахстане суммарный коэффициент рождаемости (позволяющий оценить, сколько детей рожает среднестатистическая женщина в течение жизни) в 2015 году составлял 2,73, то в 2024 году по предварительным расчётам достигнет 2,91; а в Узбекистане за этот же отрезок времени СКР вырастет с 2,49 до 3,36. 

Это не просто свидетельства того, что народам Центральной Азии надолго гарантирован численный рост. Это также говорит о неизбежном возрастании их роли в геополитическом балансе Евразии, прежде всего – на постсоветском пространстве. Станет ли группа этих стран самостоятельным центром силы или укрепит своим растущим весом какую-либо международную коалицию? – принципиальный вопрос при прогнозировании не слишком отдалённого будущего. За влияние на народы Центральной Азии, за привлечение возможных партнёров или сателлитов на этом пространстве борется целый ряд полюсов формирующегося многополярного мира.

В ближайшее время мы намерены проанализировать перспективы роста и коалиционный потенциал важнейших центральноазиатских стран. И начнём свой обзор с Казахстана – наиболее крупного по площади и наиболее развитого технологически государства региона. 

УДАЛЯЮЩИЙСЯ ПАРТНЁР

На первый взгляд, трудно найти более близкие (в прямом и переносном значении страны) чем Россия и Казахстан. Мы – самым тесным образом связанные друг с другом соседи по планете, по протяжённости совместной границы с нами могут поспорить разве что США и Канада. Российская и казахская инфраструктуры буквальным образом завязаны друг на друга: и на западных, и на северных рубежах железные дороги буквально петляют между нашими странами, неоднократно пронизывая государственные границы, будто игнорируя их.  Наши энергосистемы соединены напрямую, наш взаимный торговый оборот год от года растёт. Астана активно участвует во всех крупнейших интеграционных проектах, инициированных Москвой, будь то ОДКБ или ЕврАзЭС. Русский язык в Казахстане остаётся всем понятным языком межнационального общения; в Алма-Ате (культурной, да, пожалуй, и экономической столице страны) русский, без сомнения – родной язык не только для национальных меньшинств, но и для этнических казахов. Даже молодые казахские семьи в Городе Яблок предпочитают общаться на русском дома и передают русский своим малышам.   

Вместе с тем, если потребуется одним словом выразить самый заметный тренд, который доминирует в Республике Казахстан вот уже более тридцати последних лет и не утратил своего первенства и сегодня – то это слово будет «дерусификация». Присутствие Русского мира здесь убывает также заметно и неуклонно, как тают полярные шапки в эпоху глобального потепления. 

В этом, впрочем, нет ничего удивительного. Против русского присутствия работает такой объективный фактор, как демография. В 1989 году на славянское население приходилось 45 % населения республики, сейчас – от силы 18 %. Напротив, доля казахского этноса выросла за это время с чуть менее 40 % до более чем 70 %. Это поистине коренное, радикальное изменение этнического баланса, напоминающее возвращение края в далёкие, достолыпинские времена, когда русское население концентрировалось преимущественно в казачьих областях: в Семиречье, вдоль Яика и Иртыша.

При том, что население Казахстана между переписями 1989 и 2021 годов выросло примерно на одну пятую, с 16,4 до 19,2 миллиона человек, русская община за это же время сократилась более чем вдвое, с рекордных 6,2 миллиона до 2,98 миллиона человек. К такой убыли привели как низкая рождаемость, так и массовая эмиграция, точнее репатриация. После распада СССР Казахстан выступал как крупнейший, превосходящий даже Украину, источник русских переселенцев, возвращающихся на историческую родину. А поскольку наибольшую миграционную подвижность, как правило, демонстрирует молодёжь, на сегодня русская община Казахстана заметно состарилась, среди славян Казахстана значительна доля лиц старшего возраста, что дополнительно снижает демографический (да и общественно-гражданский) потенциал сообщества.

ОТ «ПЛАНЕТЫ ЯЗЫКОВ» К ЭТНИЧЕСКОМУ МОНОЛИТУ? 

Одновременно происходит стремительное увеличение казахской общины, прежде всего – за счёт высокой рождаемости. Нельзя однозначно утверждать, что в данном случае мы имеем дело всего лишь с сохранением традиционной высокой рождаемости в казахских семьях: в девяностых-нулевых годах и среди этнических казахов наблюдалось стремительное сокращение числа детей. Количество ожидаемых потомков в расчёте на одну маму (суммарный коэффициент рождаемости) если ещё и не достигало тогда критического для воспроизводства уровня в 2,1-2,2, то, по меньшей мере, опустилось ниже трёх (с примерно пяти с половиной в поздние советские времена).  Основываясь на явственно обозначившемся тренде, ряд демографов полагал, что Казахстан, как наиболее благополучная и урбанизированная из постсоветских стран Центральной Азии, первым завершит демографический переход и в очень близком будущем достигнет его четвёртой стадии (сокращённого воспроизводства), характерной для развитых стран Запада и Дальнего Востока. Однако действительность опровергла эти прогнозы. В третье десятилетие нашего века Республика Казахстан (РК) вступила не со спадом, как в подавляющем большинстве стран мира, а с подъёмом демографических показателей. 

Сегодня карта рождаемости РК напоминает полосатый степной ковёр, густота цвета в котором решительно возрастает с севера на юг, по пути собирая всю палитру мировых оттенков. На юге и юго-западе (в регионах Шымкента и Мангыстау) размер семьи достигает рекордных африканских величин – выше пяти ожидаемых детей на женщину. На севере и северо-востоке (Костанай, Петропавловск, Усть-Каменогорск), где до сих пор ещё преобладает русское население, суммарный коэффициент рождаемости ожидаемо снижается ниже двух, достигая минимума в Фёдоровском районе (1,53) – это уже европейский стандарт.  В центральных же районах страны, где казахское население составляет очевидное большинство, размер семьи держится выше трёх с половиной. И хотя автор не располагает данными о специфической этнической рождаемости в РК, но сравнительный анализ демографической и этнической карт позволяет допустить, что  количество детей в расчёте на одну современную казашку приближается к цифре четыре, то есть примерно в три раза больше, чем у современных русских женщин и в полтора раза больше, чем у казашек двадцатилетней давности. Налицо настоящий натальный бум, который ещё сильнее склоняет чашу весов в пользу коренного населения. Теперь завершение этнической эволюции Казахстана из советской «планеты языков» в мононациональное по международным критериям государство представляется почти неизбежным. Сохранить свою долю в населении быстро «коренизирующейся» страны имеют шанс только узбеки, уйгуры и дунгане, в совокупности составляющие около 4 % граждан Казахстана.

КУРС НА «КОРЕНИЗАЦИЮ»

Сокращение русского присутствия и, соответственно, влияния в Республике Казахстан происходит не только в силу стихийных демографических процессов. На это направлена и политическая стратегия Астаны, остающаяся неизменной, несмотря на смену государственных лидеров. Судя по всему, ещё правительство Назарбаева с первых лет независимости испытывало страх потери значительной части регионов, в ХХ веке населённых преимущественно русскими. Обширное государство, где титульный этнос составлял к моменту распада СССР от силы 40 % (а среди взрослого населения и того меньше), не выглядело достаточно целостным и прочным. Проведи в те годы референдум – добрая треть территории с половиной населения, расположенная в основном к северу от пятидесятой широты, могла отойти к России. Нейтрализация такого рода сепаратизма стала лейтмотивом административной и миграционной политики Астаны. 

Ради сведения к минимуму потенциально пророссийских регионов был совершён не только перенос столицы на север, из Алма-Аты в бывший Целиноград. К этому надо добавить осуществлённую в девяностые годы перекройку административных границ, позволившую по знаменитому принципу «джерримендеринга» контролировать большую часть областей меньшей частью избирателей. Так, в частности, Талды-Курганская область была соединена с Алма-Атинской, Абайская/Семипалатинская с Восточно-Казахстанской, и Тургайская с Костанайской. Но ещё более эффективным инструментом стало организованное переселение жителей южного Казахстана в пустеющие из-за эмиграции русских северные области. С точки зрения экономики это, конечно, вполне рациональное перемещение рабочих рук из трудоизбыточных сельских регионов в трудодефицитные индустриально-аграрные. Но этнополитический подтекст осуществлённого таким образом третьего, назарбаевского (после первого, столыпинского и второго, хрущёвского) заселения целинных земель – очевиден. 

Кроме того, в «ненадёжные» русскоязычные регионы был также направлен поток казахских репатриантов, так называемых оралманов («вернувшихся»). В 1991-2010 годах главной страной исхода оралманов был Узбекистан, ныне основной источник репатриантов переместился в Китай. За тридцать с лишним лет независимости в РК прибыло около 1 130 тысяч оралманов, почти наполовину компенсировав русский исход. При этом потенциал иммиграции титульного этноса до сих пор остаётся значительным: так, в настоящее время казахская община в КНР, прежде всего в Синьцзян-Уйгурском Автономном Районе, превышает 1,5 миллионов человек. А так как отношения официальных властей СУАР с мусульманскими народами последние годы оставляют желать лучшего, переселение в Казахстан является мечтой многих китайских казахов. И это продолжит менять этническую картину РК.

 Нельзя не отметить, что сокращение русского присутствия в Казахстане происходит не только в физическом, но и в духовном, культурном измерении. Переименовано огромное количество топонимов, в том числе и тех, которые исторически связаны с русской общиной – например, основанные русскими города Гурьев (ныне Атырау) и Семипалатинск (ныне Семей). В сборнике «Сто замечательных людей» республики русские (да и вообще, неказахские) фамилии можно пересчитать по пальцам одной руки, хотя реальный вклад нетитульных народностей в науку, культуру и экономику Казахстана значительно выше. В восхитительном по красоте видеоряду, иллюстрирующем гимн страны в официальном рекламном ролике, среди доброй сотни лиц промелькнуло только одно славянское, да и то у музыканта в оркестре, этот гимн исполняющем. Эти и множество других подобных фактов говорят о том, что установка на отстранение от России, от Русского мира, установка на полную этническую обособленность, самодостаточность пронизывает самые разные слои казахской элиты: от политиков, занимающихся администрированием, до режиссёров, создающих видеопродукцию. По множеству больших и малых примет трудно не заметить, что наш юго-восточный сосед «отчаливает»; что Казахстан отдаляется от России, как остров, оторвавшийся от материка и движимый в сторону неодолимой тектонической силой.

В какой-то степени логику казахских элит можно понять. Это своего рода «подростковый синдром» молодой государственности, прежде долгое время находившейся в орбите иного политического центра и теперь прикладывающей недюжинные усилия для утверждения собственной дееспособности. Возможно, через несколько десятилетий нынешние перегибы улягутся сами собой. Тем более, что прагматические соображения, да что там, – сама география! – делают тесное сотрудничество Москвы и Астаны практически неизбежным.  Однако тем русским, кто живёт в Казахстане «здесь и сейчас», наблюдать всестороннюю дерусификацию не слишком приятно. И для России есть повод задуматься. Хотя формально Астана не даёт оснований сомневаться в соблюдении существующих на сегодня союзнических обязательств, удаление от одного центра силы неизбежно означает сближение с другим. Или с несколькими сразу? 

Актуальность приобретает вопрос: какие столпы формирующегося многополярного мира могут претендовать на влияние в Казахстане? Куда станет дрейфовать огромный степной «остров» в случае продолжающегося удаления от Российского «материка»?

ПРИТЯЖЕНИЕ ДОЛЛАРА

В момент обретения Казахстаном независимости безальтернативным претендентом на влияние в регионе выглядела Западная цивилизация. Так, по крайней мере, казалось, если учитывать лишь сиюминутную ситуацию предпоследнего десятилетия ХХ века и не принимать во внимание глубинные процессы исторического масштаба. 

Действительно, в начале девяностых западное присутствие в РК росло экспоненциально. Прежде всего, инвесторов из Европы и Северной Америки интересовали внушительные природные богатства центральноазиатского государства. Не мудрено: на долю Казахстана приходится около 15 % мировых разведанных запасов урана, более 4 % золота, более 3 % нефти (не говоря уже о прочих ценных ресурсах, например, литии), что на порядок и более превышает долю РК в населении планеты и делает страну завидным поставщиком минерального сырья. 

Буквально за несколько первых лет рыночных реформ американские нефтяные компании Chevron и Exxon Mobil, англо-голландская Shell, итальянская Eni, французская Total сосредоточили в своих руках более половины добычи казахстанского «чёрного золота», а французская «Орано» и канадская Cameco, наряду с японской Energy Asia Ltd. охватили инвестициями более половины урановых рудников. В 1993 году, например, была в спешном порядке осуществлена долгосрочная сделка по приобретению американцами 50 % нефти, добываемой на уникальном месторождении Тенгиз – но уже десять лет спустя всплыли неприглядные факты о взятках, сопровождавших эту покупку (в местной прессе дело даже окрестили «Казахгейтом»). Показательно, что контракт никто не отменил, что позволяет оценить силу лоббистского авторитета заокеанских нефтяных магнатов в РК. 

Второй сферой, где, как казалось, у западных инвесторов нет конкурентов, выглядело казахстанское гражданское общество. Сразу после принятия «Закона об общественных объединениях» в республику начали интенсивно действовать фонд «Сорос-Казахстан», фонд «Евразия» (финансируемый Агентством США по международному развитию), а также представительство Еврокомиссии. На протяжении двух последующих десятилетий западные фонды выступали главными спонсорами неправительственых организаций РК, умело манипулируя весомым сектором гражданской активности и общественного мнения. Например, ряд патронируемых из Штатов казахских НПО без обиняков называли политику дерусификации «деколониальной повесткой». Одновременно с подачи прозападных активистов постоянно муссировался тезис о «китайском засилье» в главном, горнодобывающем секторе казахской экономики, хотя реальный вес китайских компаний в этой сфере минимум втрое уступает весу западных фирм.   

Наконец, третьим по значимости фактором западного влияния в РК можно назвать попытку «приватизации» второго поколения элиты. Значительная часть детей крупных бизнесменов и влиятельных административных чинов стала получать образование в европейских и американских университетах, что в силу «династических» местных традиций открывало перед западными культуртрегерами обнадёживающие перспективы. 

Тем не менее, сегодня можно смело утверждать, что Запад не стал и не станет доминирующим в Казахстане центром силы. Хотя ведущая отрасль казахской экономики, нефтедобыча (на неё приходится около 16 % ВВП и 50 % экспортных доходов) – до сих пор контролируется преимущественно западным капиталом (около 30 % из США и 18 % из ЕС), доля западных фирм здесь уже много лет не растёт, в то время как доля национального контроля увеличивается. В 2021 году удельный вес казахских компаний в нефтедобыче РК впервые за много лет превысил удельный вес американцев и в 2023 году достиг 33 %. Одновременно в урановой промышленности «Росатом» переиграл своих западных конкурентов, перекупив через свою дочку Uranium One Inc. канадские акции и расширив своё присутствие на других месторождениях. Также российский бизнес доминирует над западными конкурентами в золотодобыче РК. Эти и другие факты свидетельствуют, что западная экспансия в экономике пошла на спад.

Давно кончился «медовый месяц» и для западных вложений в НПО. Начиная с 2005 года правительство Казахстана спохватилось, обнаружив, что львиная доля общественных организаций подсела на зарубежные деньги, и ввело т.н. госзаказ, начав успешно теснить иностранных спонсоров в некоммерческой сфере. С 2016 года введено Положение о финансовой отчётности НПО – мягкий аналог закона об иноагентах. К 2020 году государственное финансирование гражданского общества в РК превысило суммарные зарубежные вливания, составив примерно 30 % от средств, проходящих через счета неправительственных организаций (для сравнения, из-за границы – 23 %). После событий 2022 года чаша весов ещё сильнее сместилась в пользу государства. 

Однако изложенные выше сведения о стагнации западного влияния в экономике Казахстана и о его явном сокращении в гражданской сфере – лишь иллюстрации к более глубоким процессам. Главными препятствиями для западного триумфа являются два фундаментальных фактора. Первый – традиционный патернализм управленческой системы Казахстана, который неизбежно приходит в противоречие с навязываемой Западом моделью общества. Второй, не менее весомый  – стремительно растущий рядом Китай. 

«ВЕТЕР С ВОСТОКА ОДОЛЕЕТ ВЕТЕР С ЗАПАДА»?

Эта известная цитата Мао как нельзя лучше иллюстрирует события, происходящие сейчас в Центральной Азии. То, что Китайская Народная Республика стала экономикой номер один в мире, и в не меньшей степени то, что эта экономическая сверхдержава расположена в непосредственном соприкосновении с Казахстаном, полностью меняет картину мира, рисовавшуюся в умах казахстанских визионеров на заре независимости. 

Уже сегодня КНР – главный торговый партнёр РК. На Поднебесную приходится 19 % казахского экспорта и 27 % импорта (для сравнения – на Россию 12 % и 26 %, на США – 2 % и 4 %). Китайские покупатели интересуются прежде всего (в порядке убывания): казахстанскими медью, нефтью и ураном; в импорте из КНР преобладает продукция электроники, машиностроения и лёгкой промышленности. Китайские производители уверенно завоёвывают те сектора рынка, где прежде доминировали европейцы и японцы. Например, в 2023 году каждый пятый новый автомобиль, купленный в Казахстане, был китайского производства.

Хотя КНР не демонстрирует стремления манипулировать общественными и политическими процессами в Казахстане, хоть сколько-нибудь сопоставимого с амбициями Западного мира, сама по себе растущая экономическая роль этого гиганта автоматически противостоит североатлантическим амбициям. С 2015 года Астана активно принимает участие в глобальной инициативе Пекина «Один пояс, один путь»: подписан целый ряд договоров и инвестиционных соглашений, в Фонде Шёлкового пути выделены специальным счётом 2 млрд. долларов для вложений в Казахстан, осуществляется программа «Цифрового Шёлкового пути» для казахских IT-специалистов. В совокупности сотрудничество с КНР выглядит гораздо более привлекательным, нежели сдача на не самых выгодных условиях природных месторождений западным компаниям. 

В то же время шансы Китая стать центром притяжения для казахстанского общества тоже не слишком высоки. Во-первых, существует напряжённость, вызванная уже упоминавшимся здесь положением казахской общины в Синьцзяне. Во-вторых, соцопросы выявляют высокую долю казахов, говорящих об отрицательном отношении к китайскому присутствию, чего не наблюдается в отношении к присутствию американскому. Возможно, это неравенство порождено субъективными причинами (в отличие от русофобской и синофобской активности финансируемых с Запада НПО, целенаправленной антиамериканской пропагандой в РК никто всерьёз не занимался). Тем не менее, факт остаётся фактом: если Пекин вознамерится стать идейным лидером в регионе, он натолкнётся на неприязненное отношение заметной части казахского общества.         

ЛИЦОМ В СТОРОНУ МЕККИ

Как и во многих традиционно мусульманских регионах постсоветского пространства, в Казахстане наблюдается феномен исламского возрождения. Если в 1989 году в республике действовало около семидесяти мечетей, то сейчас их число (без учёта не зарегистрированных официально молельных помещений) приближается к трём тысячам. По переписи 2021 года 69 % жителей РК идентифицировали себя как мусульмане, что составляет подавляющее большинство казахской общины. Многие исследователи полагают, что именно исламское возрождение стало основной причиной демографического бума, особенно в южных областях РК, где религиозность населения выше.

Происходящая исламизация логично влечёт за собой вхождение страны в круг Ближневосточной цивилизации, усиление арабского влияния, - как на уровне государственных отношений, так и на уровне неформальных сетевых связей, которыми всегда отличалась мусульманская суннитская умма. В частности, в Казахстане при поддержке Египта уже 23 года действует Университет исламской культуры «Нур» («Свет»), из стен которого вышла значительная часть нынешнего мусульманского духовенства РК. Активность проявляют и радикальные организации, призывающие к строительству Халифата, например, «Хизб ут-Тахрир» и «Таблиги Джамаат», которых казахские эксперты относят к «первой группе риска» с точки зрения государственной стабильности. Правда, исламские радикалы в РК долгое время не вступали на путь вооружённой борьбы, как в соседних среднеазиатских государствах, ограничиваясь лозунгами бескровной смены общественного устройства. Единственным исключением стали январские события 2022 года, где радикальные исламисты сыграли заметную роль, однако то, как быстро пошли на спад волнения, столкнувшись с твёрдыми государственными мерами, показывает ограниченность влияния экстремистов.

Относительная слабость радикального исламского крыла вызвана объективным состоянием казахского общества. Во-первых, социальное положение граждан РК куда благополучнее, чем в Киргизии, Таджикистане и особенно, в Афганистане; здесь труднее найти благодатную для экстремизма почву в среде отверженных. Во-вторых, казахский народный ислам гораздо более либеральный, нежели фундаментальный арабский. Традиционно быт казахских мусульман был в гораздо меньшей степени регламентирован религиозными догматами, в частности – женщины здесь никогда не закрывали лицо. В настоящее время обсуждается даже запрет на ношение никабов и хиджабов в публичных местах (паранджа уже запрещена из соображений безопасности).

В целом можно прогнозировать, что Казахстан останется обществом умеренного ислама, и никогда не станет базой для строительства Халифата. Также следует ожидать, что исламский фактор, хотя и будет содействовать сближению РК с Арабским миром, не станет решающим в определении геополитических предпочтений официальной Астаны. 

ТУРЦИЯ: БРАТЬЯ ПО КРОВИ

Ещё один интеграционный проект, обращённый, так же как исламское братство, к историческим корням казахского народа, только основанный не на религиозной, а на языково-родовой близости, может предложить Турция. Речь идёт об Организации Тюркских Государств, в которой обрели реинкарнацию воскрешённые век спустя идеи пантюркизма.

Рассматривать Турцию всего лишь как второстепенного члена НАТО, как инструмент «Большой игры» англосаксов – явно устаревшее представление. Современная Анкара, опираясь на свой быстро растущий демографический и экономический потенциал, ведёт очевидную собственную игру, воскрешая в национальном самосознании былой образ «сердцевинного государства» Ближневосточной цивилизации. Правда, в отличие от Османской империи, претендовавшей на покровительство всей мусульманской умме, интеграционная идея нынешней турецкой элиты носит более локальный характер, распространяясь прежде всего на родственные тюркские народы. Эта идея получает отклик, так как нынешняя Турция в глазах граждан многих тюркоязычных стран выглядит как успешное, во многом образцовое тюркское государство. 

Судя по моим впечатлениям от командировок в Казахстан, Эрдоган на сегодня является чуть ли не самым популярным мировым лидером в глазах казахской интеллигенции. Он соединяет в себе такие качества, как акцентированную защиту национальных интересов и подчёркнутое, но, в отличие от ваххабитов и «братьев-мусульман», избавленное от радикализма уважение к исламу, - как раз то сочетание, запрос на которое существует сегодня в казахском обществе. Автор данной статьи был свидетелем, какой живой позитивный отклик вызвали среди казахской публики слова главы Турции, прилетевшего на саммит в Астану: «Я приехал на землю предков».

Идеологи тюркского единства в Анкаре с большим пиететом относятся к своим казахским партнёрам, понимая, что имеют дело со второй экономикой и первым по площади государством потенциального Тюркского мира. В частности, первый саммит Тюркского Совета (предтечи ОТГ) состоялся в 2011 году в Алма-Ате, а Астана тогда же объявлена «столицей тюркской культуры».

Правда, с экономической точки зрения Турция пока не играет в Казахстане серьёзной роли. И по объёму инвестиций, и по доле товарооборота турецкий бизнес в четыре – семь раз уступает китайскому и российскому. Однако стоит подчеркнуть, что выражение «братские инвесторы» в информационном пространстве РК регулярно применяется только к туркам. Зато в культурной жизни Казахстана Турция заняла весомый сегмент; в частности турецкие телепередачи и фильмы по частоте просмотров как минимум, сравнялись с российскими и западными. А практически решённый вопрос о переходе казахской графики на латиницу – в современной обстановке не столько маркер вестернизации, сколько шаг к единому тюркскому алфавиту, Ортак Тюрк Алфабеси, специально разработанному комиссией лингвистов ОТГ по образцу турецкого.   

Конечно, если Анкара будет «перегибать палку», настойчиво предлагая себя в качестве «старшего брата», это вызовет обратную реакцию казахского общества, с неофитской ревностью оберегающего свою самостоятельность. Однако если идея тюркской интеграции будет осуществляться в меру деликатно, она выглядит весьма конкурентоспособной. Субъективно, с учётом актуальных умонастроений, это самый привлекательный для РК интеграционный проект. Но объективно, одностороннему сближению Астаны с Анкарой препятствует относительная удалённость Турции, а также её не слишком большой экономический вес по сравнению с Китаем, США и Россией. 

ОБРЕЧЁННЫЕ НА МНОГОВЕКТОРНОСТЬ

На протяжении долгих веков Великая Степь, на просторах которой расположен Казахстан, была мостом между великими и древними цивилизациями Евразии. И сегодня это государство по-прежнему располагается на перекрёстке культурных и политических миров, тесно взаимодействуя с разными центрами глобального влияния. 

Непредвзятый анализ показывает, что равноудалённость, многовекторность астанинского правительства – не продукт хитрой политической игры, а едва ли не императив, заданный историческим и географическим положением страны. Ни одна из мировых сил не может предложить РК интеграционный проект, однозначно выигрышный по сравнению со всеми прочими. Точно так же ни одна из сил не обладает достаточным превосходством над другими, чтобы за счёт физического могущества «перетянуть одеяло на себя». Это уже очевидно сегодня,  а ведь в ближайшем будущем к дующей в паруса Казахстана «розе ветров» обязательно добавится ещё один вектор, индийский; ведь в XXI веке этот поднимающийся южноазиатский гигант кажет ещё не одно веское слово.   

Нам при строительстве российской долгосрочной стратегии необходимо учесть, что казахское общество в массе своей не хочет и не будет односторонне ориентироваться на Москву. Утешением, по крайней мере, служит то, что и наши геополитические конкуренты вряд ли получат привилегию очевидного лидерства в этом регионе. 

Проблема России не в том, чтобы сделать Казахстан своим ближайшим верным союзником. Эта идея, по меньшей мере в ближайшей перспективе, выглядит довольно беспочвенной. Проблема в том, чтобы остановить или максимально ослабить процесс отдаления, удержать существующие позиции, защитить интересы русской общины, сохранить позитивную историческую память. А учитывая интенсивность ведущейся в РК на неофициальном уровне русофобской пропаганды, подпитываемой извне, как западными «доброжелателями», так и радикальными исламистами, России требуется серьёзная контрпропагандистская работа с казахским обществом – чтобы «отдаляющийся союзник» не превратился в «надвигающегося противника».